Приехал к нам питерский гость, и повезли мы его смотреть Францию.Городок
Немур, тихая провинция, 70 км от Парижа. Ему больше 1000 лет. Два
обводных канала вокруг старого города, мостики в цветах, старинные
мельничные колеса, семьи уток сидят в средневековых мыльнях, под
черепичными крышами над каналами. Полосатые домики «пэн де буа» XIV века
— как глиняные горшки, слепленные руками и хранящие тепло пальцев —
живые, со смешными окнами, разбросанными несимметрично. Храм XVI века,
мощный военный замок из крупного серого камня, с башнями и донжоном XII
века, на берегу реки Луанг. Плотинка с водопадом на реке. И всё — в
корзинах-кашпо-ящиках-клумбах с цветами. Тишина, только колокол к службе
звонит.Забежали в бар за сигаретами. Никого, махонький 18-летний
бармен-француз и трое здоровенных молодых арабов. Гость наш мимо них в
туалет прошел. А обратно его уже не выпускают: «Ты, ….., нас толкнул».
Он никого не толкал, к тому же не понимает по-французски ни слова.
Однако дело к драке. Его не пропускают. Кричат, матерятся, жесты
угрожающие. Протискиваюсь между арабами, говорю с нарочитым акцентом,
что я иностранка и мне надо срочно поговорить с моим другом. Маленький
бармен протискивается с другой стороны. Гостя нехотя выпускают, проводив
агрессивными матюгами…Нечего сказать, показали мы тихую старинную
Францию питерскому театральному режиссеру. Хотя – ведь, и правда,
показали Францию. Она теперь такая.
Подобная история происходит с нами не первый раз. Прошлым летом,
например, мы припарковались на маленькой улочке в старинном квартале
города Бордо — сфотографировать прекрасные городские ворота со львом,
XIV-й век. Громко говорим по-русски — в общем, явные туристы-иностранцы.
Группа арабов собирается вокруг нашей машины, обсуждая ее парижский
номер. Тем временем мы садимся в неё и трогаемся с места, осторожно
объезжая чей-то автомобиль. Однако выезд с улицы уже перегорожен
столами, массовка готова — целая арабская толпа колотит кулаками по
нашей машине. Требуют выходить и платить за оцарапанное зеркало, которое
мы, естественно, не задевали. Муж выходит из машины. Парень он весьма
крупный и очень спокойный. Осматривает целое зеркало, на своем роскошном
французском говорит, что никакого повода к скандалу не видит. Что-то из
его вышеперечисленных качеств подействовало, толпа разом потеряла
кураж, этот наезд кончился. Уезжаем из Бордо. Они теперь здесь хозяева.
Возвращаемся из Немура, показываем питерскому гостю французское
телевидение. Ток-шоу, треп обо всем и ни о чем. Бывший министр культуры,
какой-то эстрадный певун, девицы в декольте, старенькая и веселая Джина
Лоллобриджида.
Вдруг гаснет свет, под барабанный бой входит квадратная пожилая
арабская женщина в перманенте. Матушка Закарии Мусаи, террориста,
который должен был 11 сентября находиться на борту смертоносного
«Боинга». К счастью, Мусаи во время терактов сидел под арестом, поэтому в
одном из «Боингов» был некомплект – как раз в том, который, благодаря
бесстрашным действиям пассажиров, не достиг цели и разбился в
Пеннсильвании.
Матушка Мусаи — баба бойкая, у нее два лица, чередующиеся в доли
секунды. Одно — наглой торговки, орет, хамит, интонации —
рыночно-склочные. Второе лицо — трагическое, ноющее. Она врет. Это очень
заметно. Рассказывает, какой Закария чудный мальчик, уважает старушек и
любит котят. Раз не сидел в «Боинге» — значит и не виноват, злая
Америка нарушает права человека. Гноит чудного ее сынка на Гуантанамо.
Вся студия охает по поводу бедного Захарии и предлагает его мамаше
крепиться и продолжать борьбу против американского произвола. Ведущий
целует матушку террориста в обе щеки.
Такие передачи – артподготовка к левым митингам на парижской Пляс Републик, к движению за освобождение Закарии Мусаи.
На французском телевидении царит тотальная политкорректность. Всё
строго пропорционально, в ближневосточном конфликте представлены обе
точки зрения. Например, в национальных новостях, в 8 часов вечера, когда
вся Франция у телеэкранов, обязательно расскажут о «страданиях
беззащитных палестинцев под гнетом израильтян». А в прайм-тайм покажут
часовой жалостливый фильм на ту же тему. Потом дадут концерт арабской
музыки, парочку интервью о кознях сионистов.
Но зато в 2 часа ночи, когда вся страна, кроме полуночников, крепко
спит, — зрителям покажут хороший документальный фильм об израильской
молодежи, а в три часа ночи — об истории Израиля. Я же говорю, все
строго пропорционально.
У французских левых — дикая ненависть к Америке. Ежедневное
телевизионное злорадство по поводу погибающих в Ираке американцев,
интервью с иракскими саддамитами, которые заученно бубнят в камеру:
«Весь наш народ, дружными рядами, от старика до младенца, поддерживает
нашего лидера Хусейна…» Степень коллаборационизма французов во время
Второй мировой войны хорошо известна — в движении Сопротивления и в
партизанах-маки было очень мало французов, в основном — русские
эмигранты и евреи . Тем не менее, в сегодняшнем французском полит-пиаре —
это они, французы, спасли от Гитлера США, которые теперь паразитируют
на бедной Франции (инвестируя в их разваливающуюся социалистическую
экономику). Логика тут ни при чем, а историю в государственных
социалистических школах всерьез не учат.
В симпатичном русско-датско-французском доме недавно собралась
смешанная компания. Был там и израильтянин, который горячо говорил, что
страна его — демократическая, даже арабская фракция представлена в
Кнессете, и никакого расизма у них нет. На что француженка Элен
рассказала свою историю. Ее младший брат два года работал в Израиле, и,
вернувшись, стал взахлеб рассказывать своей семье, какая это
замечательная страна и как лживо ее представляют людям французские СМИ.
На что его братья сказали, что он — несчастная жертва израильской
пропаганды, зомбированная израильтянами, и слушать его они не хотят. То
есть, родному брату, два года работавшему в Израиле, они не поверили, а
верят только и исключительно своему социалистическому телевидению.
Французы искренне убеждены, что их СМИ объективны, абсолютно свободны и
независимы. Что ж удивляться, когда граждане ЕС, с подачи масс-медиа,
полагают, что самая опасная в мире страна — не Иран и Ирак, не Северная
Корея, а демократический и свободный Израиль.
А тем временем французы потихоньку сдают позиции местным арабам.
Недавно вышла на экраны угодливая кинокомедия из арабской жизни.
Ваххабитская одежда входит в моду, ее продают в магазинах. Мы на днях
встретили возле Шатле, в самом центре Парижа, араба в белом балахоне,
белом колпаке на голове, белых коротких штанах. Бритая голова, длинная
борода лопатой. Ваххабит. В глазах — ненависть и презрение ко всему
окружающему. А рядом с ним, в той же одежде, с куцей светлой бороденкой,
с тем же выражением на лице — европеец, блондин. Молодой француз.
Будущее Европы. Полгода назад писали, что во Франции пять миллионов
мусульман. Сейчас пишут — шесть. Откуда взялся этот миллион за полгода?
Встык к фильму «Чужой», через минуту после него — передача: «Ислам,
это добро или опасность»? Телевизионные левачки, конечно, пришли к
выводу, что, да — добро, к которому надо бережливо относиться и ни в
коем случае не сердить. Как в 1938 году .
Из свежих теленовостей
Коренной француз Пьер Робер сидит в тюрьме Марокко за
террористический взрыв в Касабланке. Он обратился в ислам в своей глухой
французской деревне, где есть мечеть с репутацией «умеренной». Роберу
дали в Марокко пожизненное заключение, семья добивается его перевода во
французскую тюрьму.
Пожилая француженка в глухом платке преподает в частной исламской
школе. Очень довольна своими учениками. И зарплатой. Школу эту
рекламируют в программах новостей.
Левые отвернулись от своей католической церкви, дети не знают ничего о
религии отцов. Прекрасные храмы стоят пустые, в них молятся несколько
стариков. Но душа человека не выносит вакуума, и на выжженное левыми
место католичества приходит ислам.
Только в одной мечети пригорода Эври-Куркурон ежегодно в
мусульманство обращаются две тысячи коренных французов. А ведь ещё
относительно недавно люди каждое воскресенье ходили в собор, слушали его
музыку, молились о добром, черпали силу в молитве. Сегодня же добрая
половина церквей используется под выставки и распродажи книг. Некому
стало молиться. Теперь у людей появился новый храм — телевизор. Французы
сделали свой выбор.
За три последних года во Франции ежемесячно регистрируется 5 тысяч
случаев насилия в лицеях. Избиения, рэкет, изнасилования. 60 тысяч в
год. Еще пять лет назад такого не было. 10-15 лет назад никто даже
представить себе такое не мог. Практически все наши знакомые (как
русские, так и французы) подвергались уличным нападениям со стороны
арабов. Немотивированным. Одного избили и обокрали, другому ножом ткнули
в ногу, третьему сломали нос, четвертого стукнули сзади по голове
дубинкой, пятому отрезали ухо. Русскую девушку-студентку араб избил при
выходе из метро (она шла в университет на занятия — попала в больницу с
сотрясением мозга), избил лишь за то, что она оказала ему сопротивление,
когда он полез к ней под юбку. Пока бил ее, лежащую, ногами — все
пассажиры молчали, никто не вступился…
Вообще же нападают в основном толпой на одного. Полиция, как правило,
приезжает слишком поздно и особыми расследованиями не занимается — где
этих громил искать, когда вся пригородная молодежь (и не только
молодёжь) такая?
Вот они, шесть миллионов
Мавры вернулись в Европу через 1270 лет. Цели и методы у них прежние. Великий герой Франции,
в 732 году, в битве под Пуатье, изгнавший полчища арабских захватчиков
из Европы, должно быть, переворачивается сейчас в гробу…
Анна Полянская
islamuncovered.info