Отец Ханс Кюнг провозгласил в своей речи на Ватиканском соборе – и впоследствии часто повторял, – что мы живем в эпоху, для которой характерна интеллектуальная и нравственная честность. Я думаю, о. Кюнг всего лишь выразил широко распространенное в наши дни заблуждение.
Многие полагают, что нынешнее отношение к жизни честнее, "непосредственнее" викторианского с его лицемерием, притворной стыдливостью и условностями. Общественное мнение больше не осуждает те вещи, которые люди так или иначе тайно делали всегда. Мы больше не чувствуем себя обязанными лгать, разыгрывая дружеское отношение к людям, к которым мы не испытываем ничего похожего на дружбу. Наша жизнь больше не втиснута в косные, искусственные рамки. Современный человек не чувствует себя обязанным придерживаться традиционных воззрений; он высказывает свое мнение совершенно "искренно". Даже в том случае, когда традиционная идея или доктрина прекрасна сама по себе и доставляет нам удовольствие, он хочет "реалистически" относиться к ней, быть свободным от усыпляющих мифов. Ему нужна настоящая действительность. Господствующее положение науки в нашем обществе считается решающим доказательством интеллектуальной честности.
Такое мнение о предполагаемом достоинстве нашей эпохи представляет собой, повторяю, глубокое заблуждение: если мы тщательно проанализируем этот взгляд, то увидим, что кажущаяся "честность" на самом деле является притворством.
Прежде всего, совершенно неверно полагать, что человек, не живущий в согласии со своими моральными убеждениями, нечестен; или, иначе говоря, – что постоянное соответствие между принципами и поведением является критерием честности. Конечно, желательно, чтобы человек жил в соответствии со своими нравственными идеалами (при условии, что эти идеалы отвечают истине). Однако постоянный разлад между поведением человека и его убеждениями свидетельствует о трагедии, корень которой – в нашей падшей природе, а не в нечестности. Этот классический конфликт между поступками и убеждениями выражен Овидием: video meliora proboque, deteriora sequor ("знаю и одобряю лучшее, но следую худшему"). Об этом же говорит и св. Павел: "Желаю добра, но не делаю; а зло, которого не желаю, творю".
Несомненно, если человек не стремится делать то, что он признает правильным, если он безразличен к проблеме соответствия поступков убеждениям, если он совершает то, что, как ему известно, плохо, и при этом его совесть спокойна, – тогда, с моральной точки зрения, он действительно скверный человек. Но назвать его нечестным – это значит преуменьшить его испорченность. Поведение такого человека хуже, чем нечестность: оно свидетельствует либо о цинизме, либо о грубой беспринципности. Схожим образом, человек, стремящийся жить в соответствии с тем, что он находит правильным с моральной точки зрения, ни в коем случае не будет нечестным, если ему не удается следовать своим убеждениям. Напротив, если человек признает абсолютную значимость нравственных законов и ценностей даже в том случае, когда ему не удается следовать им, это является особым признаком его честности. А вот что на самом деле нечестно – и что является весьма характерным для нашей эпохи, – так это стремление человека приспособить истину к своим поступкам: принять за норму свое поведение de facto (фактическое), отрицать значимость нравственных законов по той причине, что не удалось жить в соответствии с ними.
Короче говоря, прежде чем мы примем за проявление честности формальное согласие между нравственными убеждениями человека и его поведением, мы должны поинтересоваться, является ли это согласие результатом следования убеждениям или оно результат приспосабливания убеждений к поступкам.
Следование табу
И все-таки даже в первом случае мы не можем утверждать, что человек поступает верно, если не выясним предварительно, истинны или ложны его взгляды на мораль. Очень часто люди, склонные к поверхностному, релятивистскому теоретизированию по поводу морали, при непосредственном экзистенциальном контакте с действительностью нравственно верно реагируют. Человек, который считает – теоретически – понятия добра и зла простыми табу, тем не менее воздерживается от жестоких или несправедливых поступков, поскольку сознает (невзирая на свои теории) высшую реальность нравственных ценностей. Действительно, люди, как правило, умнее и ближе к истине в своем непосредственном соприкосновении с жизнью, чем в теоретическом резонерстве по ее поводу. В этом случае вряд ли можно порекомендовать следование своим убеждениям; лучше всего забыть о своем пустом теоретизировании. Здесь несоответствие между убеждением и поступком может быть позитивным.
Большим заблуждением является также мнение о том, что нравственно слепой человек, открыто совершающий аморальные поступки, более честен, нежели тот, кто стремится скрыть от других свою аморальность. Несомненно, достойно сожаления, когда люди скрывают свое аморальное поведение только из страха перед общественным осуждением. Но можем ли мы сказать то же самое в отношении тех людей, которые скрывают свою аморальность, чтобы не подавать дурного примера другим, чтобы не порочить истины, в которые они верят, но которым противоречат их поступки?
Викторианский тип
Однако обратимся к образцовому типу викторианской эпохи: типу ханжи, старающегося скрыть свой аморализм из эгоистических побуждений. Действительно ли он хуже современного человека, не видящего, например, ничего дурного в половой распущенности и бесстыдно рассуждающего на эту тему? Неужели упомянутый викторианец менее честен? Здесь нужно отметить два момента. Викторианец самим своим лицемерием выказывает косвенное уважение к нравственным ценностям. Этого, конечно, не скажешь о бесстыдном грешнике. Но похвалы за "честность" не заслуживает и человек, который не защищает свой грех. В конце концов, у него нет причин скрывать нарушения морали, поскольку он не видит в этом ничего шокирующего. Кроме того, ему нечего бояться общественного мнения – ведь стало модным либерально относиться к неразборчивости в половых связях. То, что когда-то давало право представителям богемы считать себя революционерами, – бесстрашное эпатирование общественного мнения – потеряло смысл в наши дни. Поэтому трудно понять, почему сегодня бесстыдство рассматривается как мужество и честность.
Однако существует подлинная честность, являющаяся настоящей антитезой подлинной нечестности. Последняя с совершенной полнотой представлена в образе Тартюфа: мошенник разыгрывает роль добродетельного человека. Желание привлечь к себе и обмануть людей напускной добродетелью действительно является верхом нечестности. Подлинно антитетическую честность следует искать не у бесстыдного грешника, даже не пытающегося скрыть свою аморальность, а у добродетельного человека, который из смирения скрывает свои достоинства.
В наши дни часто встречается еще одно ложное понимание честности: представление о том, что внешнее поведение должно полностью соответствовать чувствам и настроениям. Например, человека считают двуличным, если он использует формулы вежливости, не соответствующие его подлинному отношению. Конечно, мы вправе говорить об определенном лицемерии – хотя в данном случае лучше употребить слово "неискренность", – если человек притворяется глубоко сочувствующим, обрадованным, негодующим, а на самом деле он не испытывает ничего подобного. С другой стороны, совершенно неверно строить наше поведение по отношению к другим людям на основании наших чувств к ним. Скорее, проявления наших чувств должны соответствовать тому, как нам следует относиться к людям. Какие бы чувства в действительности мы ни испытывали к другим, мы должны быть вежливы и внимательны по отношению к ним. И это ни в коем случае не будет лицемерием – как не будет свидетельством "честности" невнимательное и грубое обращение с теми, кто нас не интересует.
Эта ложная концепция искренности представляет собой идеал распущенности, потворства своим желаниям. Она мешает, даже исключает обогащение нашей жизни, условием которого является соблюдение нами соответствующих норм. Она совершенно не принимает во внимание глубокое значение, высокую воспитательную ценность этих норм. Именно то, что поднимает хорошо воспитанного человека на более высокую ступень, дискредитируется как признак нечестности или неискренности. Если бы такое представление о честности было верным, то идеальный "честный человек" был бы совершенно неотесан и необуздан. Тип неандертальца был бы желанной целью регрессивного развития. Это одна из крайне реакционных тенденций, и весьма знаменательно, что она господствует среди самозваных прогрессивных деятелей.
Ложность такого понимания честности особенно хорошо видна на примере отношения человека к Богу. Как часто мы слышим: почему я должен читать "Confiteor" (покаянная молитва), если я не испытываю раскаяния? Почему я должен каяться в грехах, когда я чувствую себя совершенно безгрешным? Почему я должен молить: de profundis clamavi ad Те, Domine ("из глубины взываю к Тебе, Господи"), когда мне очень хорошо? И так далее.
Реальность по ту сторону наших настроений
Прежде всего, следует сказать, что моя молитва Богу должна соответствовать объективной реальности, а не моим случайным настроениям. Я знаю, что в действительности я грешен. Следовательно, я знаю, что должен испытывать раскаяние. Объективная реальность определяет словесное выражение моей молитвы Богу. Главное здесь в том, что моя молитва должна соответствовать реальному положению человека при его встрече с Богом и, отсюда, – тому, что мне следует испытывать при этой встрече. Выбранные мной молитвенные слова не должны зависеть от того, что мне было дано почувствовать. Я многозначительно произношу их потому, что они соответствуют моему истинному положению и выражают то, что мне следует чувствовать: мои слова объективируют установку, которую я хочу принять и которая должна формировать меня. Поэтому не честность, а совершенное отсутствие ее характеризует человека, который, не понимая истинной цели и смысла молитвы (или любого культового акта), отказывается произносить слова, не отражающие его подлинного настроения. Желание принять минутное настроение за единственную значимую норму выдает лишь нелепый эгоцентризм и самонадеянность.
Но заблуждение здесь отнюдь не ограничивается вышеизложенным. В литургической молитве мы принимаем участие в молитве Христа и Его церкви. Поэтому она является молитвой общины: в любой литургической молитве я говорю от лица всей религиозной общины, всех моих братьев во Христе. Следовательно, даже если мое собственное сердце преисполнено радости в этот момент, я молюсь в сознании того, что другие люди страдают, скорбят: я знаю, что земля – это юдоль слез. Поэтому я имею полное основание произносить "De profundis", даже если сам я испытываю только благодарную радость по поводу отпущенного мне, или выражать в псалме благодарность и хвалу, когда мне самому выпало тяжелое испытание. Удивительно, что этот важный общественный аспект литургической молитвы ускользнул от многих людей, которые сами же и отдавали предпочтение литургической молитве на том основании, что личная молитва не способствует объединению людей.
Нашу эпоху едва ли можно похвалить за честность и в интеллектуальной сфере.
Если мы вспомним о той критике, которой подвергалась религия со стороны Вольтера или Ренана, то, несмотря на весь ее примитивизм и грубость, мы не сможем не признать, что старый метод нападок на религию был гораздо честнее, чем тот, которым пользуются современные мыслители. Последние относятся к религии внешне благожелательнее, но, давая новые "интерпретации" христианским истинам и затушевывая различие между подлинным откровением и мифом, они представляют в ложном свете и, таким образом, коварно подрывают само существо христианской веры. Раньше скептики и крайние релятивисты открыто отрицали существование объективной истины; в наше время на смену им пришел исторический релятивизм, умеющий более изысканно и тонко отменять истины. Он не отрицает открыто существование объективной истины, но в конечном итоге так же бесплоден, как скептицизм, и едва ли свидетельствует об интеллектуальной честности.
Кроме того, мы имеем еще один модный способ философствования, когда сверхусложненная терминология создает впечатление глубины, а на самом деле часто лишь скрывает бессодержательность мысли. Изобретая новые понятия, якобы решают классические проблемы, заявляя, что они либо неверно были поставлены, либо малозначительны, либо вообще не существуют. Это ли свидетельство интеллектуальной честности? Сравнивая многих современных философов с Платоном, Аристотелем, Фомой Аквинским и Декартом, мы не можем не видеть, что наш интеллектуальный климат гораздо менее честен, чем тот, в котором творили эти великие мыслители.
Фрейдистский шаманизм
Другие распространенные умозрения нашего времени оказываются столь же пристрастны, но по более сложным причинам. Мы имеем в виду, например, позитивистский образ мыслей в его различных проявлениях, когда реальность объекта оценивается в обратно пропорциональной зависимости от его метафизического ранга. Речь идет о фрейдистах, провозглашающих себя "реалистами", поскольку они пытаются свести любую духовную, рациональную сущность к чему-то совершенно недуховному и нерациональному. Они хотят убедить нас в том, что самая сложная работа интеллекта сводится к ассоциациям, что любовь в действительности есть не что иное, как секс, что нравственные ценности – всего лишь предрассудки и т. д. Путь, который, как они полагают, ведет к интеллектуальной честности, – это освобождение от иллюзий, на него они и стараются наставить "нереалистов", т. е. всех тех, кто еще не находится под влиянием их учения. Так, они кажутся себе очень честными, когда заявляют, что только нижние уровни вселенной реальны; когда сводят все духовные отношения и мотивации к механическим процессам; когда лишают вселенную ее смыслового содержания; когда дискредитируют все объективные ценности. Разве они не избавили людей от иллюзий? Разве они не создали реалистическую картину мира?
Остается спросить, верна ли их концепция вселенной. Если их взгляд на мир в корне ложен, то нет никакого смысла хвалить их за "честность". А факты говорят о том, что их картина мира именно в корне ложна. Эти люди одержимы общими предрассудками. Вся их доктрина основана на отрицании того, что дано нам в непосредственном опыте, ее приверженцы претендуют на обладание способностью заглянуть "по ту сторону" вещи и продемонстрировать, чем на самом деле она является. Но не то же ли самое делает и обыкновенный человек, находящийся во власти предрассудков, когда "заглядывает" за простой объект опыта, с тем чтобы выискать в нем предполагаемый "истинный смысл"?
Если мы зададимся вопросом об источниках такого предвзятого отношения к миру – взгляда на него a la baisse (снизу), отрицания духовной сферы в угоду псевдореализму, – то придем к выводу, что причиной являются гордыня и духовная леность. Здесь мы имеем дело с упрямством особого рода, когда человек ищет сущность таким образом и в таком направлении, что сама природа данной сущности не позволит ему обнаружить ее: это упрямство человека, который с внешне безупречной логикой заключает от навязанной аксиомы к заранее предопределенному выводу. Такой человек отказывается следовать природе реальности. И нет никаких оснований хвалить за честность подход, полный подобных предрассудков. Напротив, мы должны отметить отсутствие интеллектуальной честности в познании, основанном на предубеждениях.
Одним словом, похвалы за честность заслуживает лишь тот, кто признает абсолютную реальность духовной вселенной.
Мы уже касались совершенно плоского, дилетантского резонерства, ставшего модным в среде светских католических богословов, безответственно назначенных преподавателями в различные католические учебные заведения. Их пресные рассуждения о Боге и мире, их разглагольствования о том, соответствует ли традиционное понимание Бога запросам нашего общества, нуждаемся ли мы все еще в Нем, – свидетельствуют не только о глупости, но также и об отсутствии честности. Когда они тривиальнейшим образом манипулируют крайне важными вопросами, занимавшими человечество на протяжении всей истории, и их аргументация совершенно не соответствует предмету, – они походят на мошенников и эксгибиционистов.
Разумеется, в любой эпохе присутствуют самые различные и противоречивые тенденции, похвальные и не очень. В нашем случае ирония заключается в том, что прогрессивные католики с похвалой отзываются лишь об одной тенденции, возможно, наименее заслуживающей похвалы.
http://www.unavoce.ru
